Глядя на них, чувствуешь невероятную скуку, инертность и ужасную поверхностность и беззаботность. Заглянешь в перископ – дети томятся от скуки, транслируя унылые лица в прямой эфир. Выкидывают в истерике игрушки, потому что «не то». Девицы вечерами плотно зависают у барных стоек, погрузившись в мобильные телефоны. Иногда хочется сказать: да вы зажрались, ребята. С другой стороны, мы просто разные, но наблюдать эти отличия весьма любопытно.
Время было крутое, хоть и смутное
Наверное, почти у каждого наступает момент, когда накатывает жуткая тоска по безумной молодости, тому времени, когда рвал мозг саундтрек из «Брата-2», гремевший из каждого приемника в кафетериях и салонах автомобилей. Когда помнишь глянцевые барные стойки с мокрыми кружками от пивных бокалов, шумные вечеринки в «Резервации», пятачок возле Макдональдса, где пытались создать видимость тусовки молодежь от 17 до 25. Помнишь детство, в котором остались веселые игры во дворе. Помнишь, как страстно желал приставку и железную дорогу и пробовал на вкус первую жевательную резинку. Там не было телефонов, изобилия, новая эра только подступала, и казалось, что именно она принесет долгожданное счастье, а здесь и сейчас – лишь голод, холод и ощущение краха. Тогда казалось, всё плохо. А сейчас ясно – время было крутое, хоть и смутное. Оно научило нас ценить моменты, радоваться мелочам и веселиться без интернета.
«Такая тоска», – Алина окидывает взглядом модное заведение. Их много, этих заведений. От улицы Зыбицкой до улицы Революционной, как голубей в Минске. Кажущееся на первый взгляд отличие – в модной обрисовке стен и оформлении меню – в итоге рассыпается на сотни одинаковых салфеток, что кладут под бокалы с вином. Весь заявленный мажор – всего лишь высокий ценник, когда бокал сухого по цене бутылки. Эти места заполнены новомодными людьми от двадцати и выше. Глядя на них, кажется, что здесь и сейчас творится нечто беспредельно веселое.
Публика, к слову, приличная. Девушки – в кроссовках и платьях, парни в пиджаках и голых щиколотках – и все аккуратны даже в слегка помятом виде после нескольких глотков алкоголя. Начинается дэнс. Легкое покачивание, где в такт колышутся руки, парни мотают бородками, девушки томно потягивают красное – оживленно. Ждешь, когда повысится градус, девушки сбросят маски и начнут атаковать стойки в безумном и разухабистом танце. А парни будут смотреть снизу вверх, выкрикивая непристойности. Но такого не будет. Эта публика аккуратна до тошноты. Назавтра соцсети будут пестреть вылизанными фото с белозубыми улыбками и вытянутыми пальцами, сжимающими тонкие фужеры.
Чтобы увидеть бешеные танцы – надо в Чижовку ехать или на Юго-Запад в захудалый барчик. В конце концов, в те же «Госцi» – только там разнузданная публика за тридцать способна выжимать чудеса по максимуму из вечера уютной пятницы. У сожалению, с обязательным «приставалом», когда тебя начинают прижимать в толпе чужие руки, нагло цепляясь в талию, когда пьяная красная рожа лезет радостно целоваться, хотя ты просто проходила мимо.
Глядя на модных красивых девочек и мальчиков, ты вдруг понимаешь, в чем разница – именно в возрасте. Им слегка за двадцать. Они избалованное поколение конца 90-х, когда, уже отряхнувшись от навалившихся событий и перемен, страна встряхнулась и впала в новый режим.
Где главное – это пытаться попасть в Европу с её демократичными законами и умением быть разным, но при этом оставаться до корней волос белорусом, который и пальцем не пошевелит, чтобы что-то исправить. Но при этом ничто не мешает каждые выходные заливаться алкоголем, делая однотипные селфи и продолжать жаловаться, как хреново мы живем. Да, это ведь нищая Беларусь, где каждый второй ноет по поводу низкой зарплаты и высоких кредитов, но бухает в дорогом кафе, не забывая заказывать красиво упакованную закусочку в виде трех лепестков ветчины и помидорки черри. Отовсюду только и слышно, что «страна дерьмо, законы дерьмо, социальная политика – дерьмо». Так хочется спросить: чего ноете, господа? В бытность молодежь тусила на улице, попивая дешевое пивко, и в красивые заведения обычной молодежи вход был строго запрещен.
Отсутствие цели, мечты и приоритета
Помню, работая вожатой в оздоровительном лагере, недоумевала. Мальчики и девочки по шестнадцать лет прятались в небольшом овраге за корпусами, чтобы выкурить сигаретку. Их тянуло за забор, чтобы на полянке в редком лесочке выпить самогон (продавала какая-нибудь бабуля из дачного товарищества, что неподалеку). Распорядок, уборка территории и строй отряда на обед в столовую – сильно напрягало по сути уже взрослых людей. «Что вы тут делаете?» – спросила однажды я их. Пожали плечами. Родители запихнули своих чад в лагерь, якобы с целью оздоровления, на деле, чтобы те не шатались пьяные по улицам, сбиваясь в стайки, а там, известное дело, всегда либо алкоголь, либо наркотики.
В их возрасте я уже работала. Сначала на заводе – полы мыла, позже в ресторане быстрого питания – убирала подносы с едой да помогала на кухне, протирая посуду. По выходным ездила на «поле чудес», продавая всякую всячину, чтобы заработать на конфеты и батон с сыром. С первой зарплаты в ресторане позволила себе купить туфли.
В 90-е родители выживали вместе с детьми. Пустые полки магазинов – хоть бы раздобыть сахар, картошку и кусок мыла. Масло покупалось квадратными кусочками в ресторане, вещи стирались руками, гладились чем-то, напоминающим средневековое орудие пыток. «Мама купила мне сапоги 42 размера, потому что их отдавали за вменяемые деньги. Я их и носила. Правда, у меня размер 39. Но так хоть ноги обуты», – вспоминала подруга.
Многие знакомые дети тоже работали, помогая родителям. Оттого казались нелепыми взрослые кони, которые уныло бродили по лагерной территории, не зная, куда себя приткнуть. Им было скучно, а зарабатывать они считали ненужным делом – родители обеспечивали их праздную жизнь, потакая любой прихоти.
Я помню, как на две части развалились мои зимние сапоги по дороге в школу. Одноклассница Даша принесла мне свои ботинки, которые я проносила до самой весны, несмотря на то, что они мне были велики на четыре размера.
Времена были смутные, тяжелые. После талонной еды и голых полок магазины неожиданно наполнились западными товарами, вдоль дорог рассыпались, как грибы, пестрые ларьки – глаза разбегались от ярких оберток жвачек, шоколадок и кукол Барби. Хотелось сгребать это добро с полок и пробовать на вкус. Особенно, помню, меня впечатляли стеклянные баночки с кетчупом.
Но то время ушло. Новая эпоха с её многомиллионным разнообразием явила новое общество, с нулевой рефлексией по поводу знаний, переживаниями из-за немодного внешнего вида и отсутствующем желанием попробовать впервые в жизни кетчуп. На самом деле, я им завидую – красивые и лёгкие, они лишены нервозности и тоски.
Разница в возрасте
Мы, поколение 80-х, – шумные и агрессивные, умные, проворные, немного раздробленные эпохой. Мы с высокомерием смотрим сюжеты, где юнцов ловят на улице и просят ответить на простейшие вопросы: настоящая фамилия Ленина, столица Италии, кто такой Мандельштам – увы, мало кому удается ответить правильно. Преподаватели ВУЗов подмечают некую деградацию мышления нового поколения. Им сложно записывать и вести конспекты, при этом слушая преподавателя. Можно делать что-то одно: либо писать, либо слушать. Если есть конспект или запись на доске, лучше сразу сфотографировать, чтобы потом спокойно разобраться и переписать.
Гаджетовая эпоха лишила современную молодежь умения пользоваться коннотациями. Мода на глубину облика, символизм восприятия сменилась на клиповое мышление, где превалирует сочность и простота, однотипность восприятия без подробного анализа. Нам долго и нудно вдалбливали в школе, что только образованный человек может в этой жизни чего-то добиться. Современность показала иначе. Можно заработать миллион, снимая ролики о макияже, играя в компьютерную игру, даже не поднимая задницы с дивана. Цитирование Мандельштама и знание законов физики – нафталиновая философия, вызывающая отторжение современного поколения.
«Родители мне квартиру купили, правда маленькую, 65 метров всего», – услышала я от молоденькой девчушки. Самое печальное – она произнесла это с таким унынием, что меня аж дернуло: как так? Другая девчушка (в лифте столкнулись) с презрением смотрела на свой айфон и ныла подруге, что она отстала от жизни. У всех уже седьмой, но папа не покупает. И в памяти всплывают те туфли, что я купила себе с первой зарплаты: трогала пальцем глянцевые застежки и гладила мягкую кожу. Но не рассказывать же о тех временах, когда сосиски покупались в день получки и до сих пор воспринимаются, как запах вкусного счастья?
Хотя уже и ты замечаешь, что твой ребенок разбрасывает игрушки, относясь к ним весьма обыденно, без той робости и придыхания, что была присуща моему поколению и тем, кто старше. Очень страшно, что он не научится ценить простые вещи. Его лучшим другом станет мобильный телефон, и тайны внутреннего мира он будет доверять перископу. Сытость и благополучие – то, к чему мы так стремились, да?
Алина не выдерживает больше томности заведения, смотрит на меня и произносит: «Все, больше не могу. Хочу танцевать».
И тащит меня в известное кафе, где мне оттопчут ноги, где жутко накурено и шумно, но мы будем танцевать со сверстниками, прыгая под песню Цоя: «Видели ночь, гуляли всю ночь до утра». Да, выглядит это антигламурно, без той красивой томности, что присуща им, молоденьким красивым мальчикам и девочкам, которые каждый вздох постят в инстаграм, способны держать осанку до четырех утра и не напиваться.
Но это их время, а моё – застыло на рубеже, когда из каждого утюга пела Земфира, я носила по десять стаканов на подносе в «Хутка смачна», подрабатывая все летние месяцы, и зубрила наизусть стихи Ахматовой и Пушкина, потому что не знать их оказывалось постыдным.
