Послать – законно, а намекнуть на гомосексуальность – оскорбление. Как суд комментаторов KYKY закончился гомофобией

Боль • Дмитрий Качан
Помните конфликт двух комментаторов KYKY, который привел их в Жодинский суд? Напомним, что тогда Андрей Полищук в комментариях к статье о скидках на жд-билеты послал Алексея Дубровского as far as possible. Тогда суд признал Полищука виновным. Но ответчик не сдался и подал жалобу на постановление суда. Постановка театра абсурда получила второй акт – в котором к разбирательству добавилась гомофобия.

С чего все начиналось

В октябре этого года два комментатора KYKY решили выяснить отношения через суд. Причиной того стал диалог между участниками процесса: Андреем Полищуком и Алексеем Дубровским. Как рассказал сам Полищук в объяснительной в милиции: «Он начал мне писать какую-то ерунду, и я, чтобы прекратить с ним общение, послал его, а именно написал ему: «Просто иди нах*й. Потом он назвал меня дружком, а я на данное смс в сообществе ответил, что дружок у тебя во рту бывает. Потом он начал требовать у меня извинений, мы еще немного пообщались в данном сообществе, парень сказал, что обратится на меня в суд <...> Те слова, которые я ему высказал в сообществе, я не считаю оскорблениями...»

В милиции, куда первоначально пожаловался Дубровский, ему отказали – не нашли состава преступления. А в Жодинском суде за дело взялись.

Первый день суда

Алексей Дубровский, которого послал Андрей Полищук в суде сказал примерно следующее: «В этот день я находился в Жодино, листал переписку в группе KYKY.org в социальной сети «Вконтакте». Там я увидел сообщение Полищука Андрея Юрьевича и решил ему написать свое мнение по этому вопросу. В ответ он начал довольно грубо мне отвечать. Я предложил ему извиниться и удалить все эти высказывания. Он отказался это делать, причем довольно категорично. Тогда я сказал, что подам на него в суд. Он ответил, что… Он даже был не против. Он сказал: «Пожалуйста. Подавай на меня в суд». Можно сказать, он меня об этом даже попросил».

После всех судебных прений, которые мы описали в первом тексте, и два часа раздумий в отдельной комнате, судья вернулась и отказала Полищуку в ходатайстве о лингвистической экспертизе – потому что суд может разобраться сам. Решение суда пообещали сказать на следующий день.

Второй день суда

«На второй день судебного заседания, – рассказывает Полищук. – Каждая сторона конфликта должна была повторить свою позицию. Я ничего особо не готовил – надеялся на адвоката. Первым же делом Дубровский тянет руку, говорит, что ему есть, что добавить. Он зачитывает: «Меня оскорбила фраза о дружке, который во рту (оригинальное звучание фразы, которая прозвучала в ответ на обращение «дружок» – «Дружок у тебя во рту бывает» – Прим. KYKY)». Он добавил, что последующими фразами я дал понять, что оскорбляю его, не раскаиваюсь и прочее.

Нашей с адвокатом главной ошибкой было то, что мы никакого значения этой фразе про дружка не придали, думали, что весь акцент будет на «иди нах*й». До этого во всех своих заявлениях он указывал, что его оскорбило именно то, что его послали, указывал точное время, когда это преступление было совершено.

На этом, по сути, все и закончилось. Судья ушла, вернулась, сказала, что я виновен. Если хочешь получить развернутый ответ, почему ты виновен, то нужно писать заявление, просить копию мотивировочной части, ждать еще неделю…»

Полищук ждал. Он уже понял, что создал своим делом прецедент, но пока не понимал, какой именно. А еще потратил на адвоката больше денег, чем стоит любой, даже максимальный штраф по этому делу. И да, его обязали выплатить штраф 115 рублей. А мы поняли, что комментаторы теперь, видимо, могут зарабатывать: доводить других до того, что их пошлют, а потом бежать в суд, чтобы судиться за оскорбления. Но тогда мы не знали, в чем было дело. А соль истории оказалась в «дружке».

Грубость. Унижение. Гомофобия

Полищук обратил внимание на то, что статья Административного кодекса (ст. 9,3 КоАП РБ – «Оскорбление») подразумевает: чтобы набрать состав этого преступления должно быть два главных момента: унижение чести и достоинства и грубая форма. «Соответственно, если почитать любые комментарии на эту тему, – говорит Полищук, – то, основная идея в том, что если унижение есть, но не в грубой форме, то это не считается оскорблением. Если есть грубое, но без унижения, то это не считается оскорблением. Собственно, на отсутствие унижения напирали те, кто делал экспертизу по тому случаю, когда милиционер автомобилиста нах*й послал. Тогда отметили, что грубая форма есть, но нет унижения. Соответственно, суду, чтобы меня осудить, нужно найти и то, и другое. По закону, вроде бы, нужно найти еще и умысел, но у нас, как я понял, это считается автоматом – если что-то сделал, значит, у тебя умысел был.

И вот, как в суде определили наличие грубой формы: обвиняемый сам признал, что была грубая форма. То есть, да, я в первый день сказал, что употребил грубое слово. Но я имел в виду нецензурное слово, а унижение взяли из фразы про дружка.

То есть я этой фразой унизил его честь и достоинство. Чем? Тем, что якобы намекнул на наличие у него нетрадиционной сексуальной ориентации, что унижает его. Это судья написала прямым текстом, а это вообще, по-моему, признание на судебном уровне гомофобии».

Чтобы не быть голословными, цитируем этот момент из мотивировочной части постановления суда: «Суд приходит к выводу, что выражения, используемые Полищуком А. Ю., содержат в себе отрицательную оценку личности потерпевшего, поскольку из смысла написанной лицом, в отношении которого ведется административный процесс, фразы в ответ на обращение потерпевшего к нему со словами «дружок», усматривается его отрицательная оценка личности потерпевшего, в частности, якобы наличия у него нетрадиционной ориентации».

Полищук отмечает: «Самое смешное, что Дубровский этого не говорил. По логике судья должна была спросить: «Вас унижает фраза «дружок»? Что именно вас в ней унижает?» Должна была спросить у меня, что я имел в виду». Кроме того, Полищук обратил внимание, что его посыл и фраза про дружка – это вообще два разных сообщения. «Даже не продолжение одной мысли». Тут мы упустили один момент: Дубровский указывал на то, что заявление про дружка его унижает, но не ссылался на то, что это связано с его ориентацией.

Апелляция и обжалование решения суда

Когда Полищук пошел обжаловать решение суда, он в первую очередь отмечал эти моменты, которые не считал корректными. «Если бы у нас четко по закону было указано, что нельзя ругаться матом, то, да – никаких вопросов, – объясняет Полищук. – Но у нас закон устроен так, что, оказывается, при определенных условиях, ты вполне себе можешь ругаться матом. Когда закон на твоей стороне... Моя идея была в том (учитывая эту дурацкую мотивационную часть, где судья додумывала, на что оскорбился Дубровский), чтобы апелляционный суд рассмотрел мои жалобы на работу предыдущего, первого суда».

Полищук рассчитывал, что на апелляции просто перескажет всю историю еще раз, но судья сходу спросил: «Ты что, думаешь, что это не оскорбление?» Полищук ответил, что, по его мнению и согласно с формулировкой в законе, это не оскорбление. Судья спросил, есть ли ему, что добавить, и, услышав отрицательный ответ, он оставил вердикт предыдущего суда в силе.

«Вывод судьи основан на полном, всестороннем и объективном разбирательстве по делу, Полищук не отрицал, что при переписке использовал нецензурные выражения, факт совершенного административного правонарушения подтвержден», – указано в судебном документе. Так, Полищук ничего не добился.

После рассказа Полищука мы связались со второй стороной конфликта, и спросили у Алексея Дубровского, остался ли он удовлетворен решением суда и собирается ли он подавать гражданский иск. На что Алексей лаконично и выборочно ответил: «Нет, не планирую».

Вместо итога

После всех этих событий можно обратить внимание на два момента. Первый: аргументация Жодинского суда, который, по мнению Полищука, признает гомофобию, заявляя, что подозрения в принадлежности к сексуальным меньшинствам – оскорбительны. Странно видеть, что такой вывод сделала судья, а не потерпевший.

Второй: пробелы законодательства. Мы видим спорную ситуацию, когда нет какого-то зафиксированного набора слов и предложений, исходя из которого можно определить грубую форму и унижение достоинства. Пока такого условного «списка» не будет, то решение суда всегда будет субъективным – мнения у участников спора одни, у судьи – другое, у читателя этого текста – третье. Так и будут возникать ситуации, когда в одном случае посыл комментатора будет считаться оскорблением, а во втором случае посыл от сотрудника ГАИ будет просто примером грубости, но не административным правонарушением. Если бы суд у нас ориентировался на прецеденты, можно было бы пошутить, что для решений таких дел ему нужно больше случаев оскорблений и посылов друг друга, но, кажется, нам просто нужно обновление законодательных актов. Иначе как понять, кто тебе дружок, а кто идет нах*й?

Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter

«Платили мало, но тратить некогда, потому что некогда жить». Монологи экс-сотрудников Следственного комитета

Боль • Настя Рогатко

Нередкий беларус привык думать, что если единожды СК встанет у него на пути – можно смело прощаться со счастливой жизнью. А сами сотрудники отшучиваются: «Беларус боится силовиков, потому что насмотрелся сериалов». KYKY записал рассказы двух мужчин, которые работали в Комитете, но уже ушли оттуда, ни о чем не жалея. Если смотреть на мир с их зазеркалья, оказывается, что сотрудник СК – это обычный человек, вколоченный в сиСтему и жуткую бюрократию. Поначалу он, видимо, надеется сделать мир лучше, но потом понимает, что система давно поедает сама себя.